С семи лет Вова – сирота. Сначала помер отец, а следом в тот же год и мама. Семья показательной не была, но и пропащей – тоже. Куском хлеба да крышей над головой ребятишки обеспечивались. Родителей не стало, и жизнь малолетних оставшихся без отца-матери детей покатилась, обрастая, как снежный ком, подтаявшим снегом, неприятностями, безысходностью, а то и вовсе недетскими бедами.

Осталось их семеро. Первоначально жил Володя со старшей сестрой. Потом что-то в их совместной жизни не заладилось, и впоследствии опекуны у ребенка стали меняться как перчатки, причем некоторые из них привлекались за уклонение от воспитания опекаемого. Светлым пятном из всех детских лет была недолгая жизнь со старенькой бабушкой. А после ее смерти Вовика оформили в школу-интернат. Учился поначалу на “четыре” и “пять”, был тихим и послушным ребенком, воспитатели дружно отмечали исключительно сформировавшееся умение мальчика себя обслуживать. Сиротство оказалось неплохим учителем. Какое-то время посещал восьмилетнюю школу города, что было связано со сменой очередного опекуна. И там сначала Вова учился охотно и с желанием. Не хулиганил и с плохими компаниями не водился. Однако из всех мест своего, получается, временного пребывания его безудержно тянуло в Талицу, в родительский полуразвалившийся домишко. Он сбегал и вместе с братьями жил там, кое-как приспосабливаясь. Конкретных причин подобного поведения никто не выяснял – может, таким образом проявлялась у паренька любовь к свободе (как раз так объясняют педагоги Вовкины отлучки), может, желание вернуться к подобию прежней нормальной жизни или же что-то не нравилось мальчику в тех учреждениях, где кормили-поили, но откуда он тем не менее убегал в голод и холод, пропуская уроки. Так или иначе эти пропуски послужили поводом для его “досрочного” отчисления из школы-интерната. Комиссия по делам несовершеннолетних, как водится, против не была. Тем более Вова пожелал продолжить учебу в профучилище, получить там профессию и устроиться на работу. Специальность будущую – столяр-плотник – выбрал сам. И первое время занятия исправно все посещал, учился хорошо и с интересом. Но в общежитие так и не устроился, стипендии не получал, питался через раз, а затем вообще перестал. Через полгода и с учебой было покончено. Такой поворот событий мог говорить о многом. Граждане, которые по долгу службы обязаны отслеживать сложные судьбы несовершеннолетних, а сирот в особенности, помогать им в трудную минуту, посчитали, что дело в Вове – подросток он такой, беспутный и шатающийся. Что шатающийся – это точно, привык ребенок с семилетнего возраста к чужим углам. Но то, что стипендией пренебрегал, когда каждая копейка на счету, вызывало вопросы. К сожалению, их задал лишь суд, на котором в январе текущего года Вова присутствовал в качестве подсудимого, подозреваемого в совершении тяжкого преступления.

Оказалось, учеба-то в ПУ Вове конкретно, по его словам, нравилась. Беда была в другом – в обостренном чувстве собственного достоинства, каким-то образом сохранившимся у подростка. Для сироты наличие этого самого чувства оказалось непозволительной роскошью. Однажды, отчитывая при всех за нерадивость, классная руководительница упрекнула: хотите, мол, деньги получать и ничего не делать. Обидой Вова поделился с мастером, тот посоветовал плюнуть и не обращать внимания. Все и плюнули. Вова не смог. И ни за стипендией, ни в столовку ходить больше не стал. А чуть позже принялся пропускать и занятия. Снова заседала комиссия, члены которой с легким сердцем выпустили Вову в большую жизнь, тем более что и справку он представил об устройстве на работу. С тех самых пор, как заметила председательствующая на судебном процессе Н. Ю. Гонтарь, и пошел Вовик, как чеховский Ванька Жуков, по людям. Как жил, чем питался, где зарабатывал – дело было богово и его, Вовино. А больше, получается, ничье. Вопрос с опекунами к этому времени рассосался как-то сам собой. Взрослый, типа, уже ребеночек. Хотя этому “взрослому” и 15 лет тогда еще не исполнилось.

Первое время одному предпринимателю за гроши помогали вместе с братом строить дом в Подгороднем. Жили в вагончике. Постоянно. О бытовых условиях говорить не приходится. Но вариантов не было. Родной дом стоял уже без окон без дверей, а полы еще раньше пошли на дрова, чтобы хоть как-то обогреться. Так что подростки были рады и вагончику. И все бы ничего, да зачастили к ним цыгане. Поначалу, вроде, от нечего делать. А потом начали вымогать деньги, которых у братьев практически и не было. При этом колошматили бедолаг нещадно и бесчинства устраивали, как хотели. После очередных разборок Вова с тяжелыми травмами попал в больницу. Было возбуждено уголовное дело. Состоялся суд. Как раз на том судебном процессе Н. Ю. Гонтарь и познакомилась с Вовой. Правда, тогда он был потерпевшим... запуганным, затюканным, никому не нужным пацаненком.

Потом опять были бесконечные поиски заработка. Находил. Даже в Москве фасовщиком прирабатывал. Но постоянной работы, равно как и заработка, не было. На безденежье жизнь раем не казалась. Однажды не удержался – украл с дружками курицу и яйца. Уж больно есть хотелось. За эту курицу года полтора назад был осужден – приговорен к обязательным работам, выполнил которые без каких бы то ни было нареканий, хотя и было тяжело, ведь отрабатывал после основной работы на себя. Но к работе Вова привычный. Невысокого роста, коренастый, худенький... парнишка как парнишка. А вот руки совсем недетские. Рабочие такие крепкие руки, со сбитыми суставами…

На этот раз Вову судили за грабеж. Грабеж – это не банальная кража. Это серьезно. Если по всей строгости, то долгие годы о крыше над головой Вовику уже не придется беспокоиться, государство, наконец, обеспечит.

Как выяснилось в ходе судебного заседания, ограбил он взрослого мужчину, который, по глубокому Вовиному убеждению, задолжал его родному брату Мише две тысячи рублей, когда они находились в Москве на заработках. А отдавать не спешил. И вообще утверждал, что никому ничего не должен. Дабы справедливость восторжествовала, Вова, придя домой к мужчине, стал требовать деньги. В процессе перебранки несколько раз ударил того по лицу, а потом забрал мобильный телефон. Как бы в счет долга. В ноябре прошлого года был задержан и до суда находился под стражей. Вину свою признал. Говорил, что раскаялся и просил, чтобы не сажали, потому что не такой уж он пропащий, тем более хотел справедливости, а в камере жуть как не понравилось.

Надо отдать должное, суд исключительно разносторонне подошел к разбирательству данного дела. На процесс были приглашены все заинтересованные (и не только) в судьбе подростка лица. По сути, была исследована вся короткая и безрадостная жизнь несовершеннолетнего подсудимого. Кто-то говорил о Вове как о “личности, склонной к совершению правонарушений”, как о любителе бесконтрольной жизни, но звучали слова, в основном от педагогов, и как о добром, бесконфликтном и отзывчивом подростке, представление о добре и зле у которого несколько завышено. Из всего услышанного на процессе невольно напрашивался вывод, к которому уже давно пришли специалисты ювенальной, то есть детской, юстиции: в любом преступлении, даже самом жестоком, совершенном несовершеннолетними, виновны взрослые, которые не досмотрели, не услышали, не увидели, отвернулись или прошли мимо детской беды. Именно поэтому одним из принципов той самой ювенальной юстиции – в России, к сожалению, только зарождающейся – является максимально мягкий приговор, потому как карательный подход служит источником все новых и новых проблем у ребенка.

…Вова был признан виновным и приговорен к двум годам лишения свободы условно. Это как раз случай вынесения максимально мягкого приговора. У паренька будет возможность задуматься над своей судьбой. Хотя изменить ее самостоятельно он вряд ли сможет. Во всяком случае сейчас.

16-02-2007

В. РУБИНОВА